|
| 02.09.09 15:05 | Сын рабби |
ru |
...Помнишь ли ты Житомир, Василий? Помнишь ли ты Тетерев, Василий, и ту
ночь, когда суббота, юная суббота кралась вдоль заката, придавливая звезды
красным каблучком?
Тонкий рог луны купал свои стрелы в черной воде Тетерева. Смешной
Гедали, основатель IV Интернационала, вел нас к рабби Моталэ Брацлавскому
на вечернюю молитву. Смешной Гедали раскачивал петушиные перышки своего
цилиндра в красном дыму вечера. Хищные зрачки свечей мигали в комнате
рабби. Склонившись над молитвенниками, глухо стонали плечистые евреи, и
Старый шут чернобыльских цадиков звякал медяшками в изодранном кармане...
...Помнишь ли ты эту ночь, Василий?.. За окном ржали кони и вскрикивали
казаки. Пустыня войны зевала за окном, и рабби Моталэ Брацлавский,
вцепившись в талес истлевшими пальцами, молился у восточной стены. Потом
раздвинулась завеса шкапа, и в похоронном блеске свечей мы увидели свитки
торы, завороченные в рубашки из пурпурного бархата и голубого шелка, и
повисшее над торой безжизненное, покорное, прекрасное лицо Ильи, сына
рабби, последнего принца в династии...
И вот третьего дня, Василий, полки двенадцатой армии открыли фронт у
Ковеля. В городе загремела пренебрежительная канонада победителей. Войска
наши дрогнули и перемешались. Поезд политотдела стал уползать по мертвой
спине полей. Тифозное мужичье катило перед собой привычный горб солдатской
смерти. Оно прыгало на подножки нашего поезда и отваливалось, сбитое
ударами прикладов. Оно сопело, скреблось, летело вперед и молчало. А на
двенадцатой версте, когда у меня не стало картошки, я швырнул в них грудой
листовок Троцкого. Но только один из них протянул за листовкой грязную
мертвую руку. И я узнал Илью, сына житомирского рабби. Я узнал его тотчас,
Василий. И так томительно было видеть принца, потерявшего штаны,
переломанного надвое солдатской котомкой, что мы, переступив правила,
втащили его к себе в вагон. Голые колени, неумелые, как у старухи,
стукались о ржавое железо ступенек; две толстогрудые машинистки в
матросках волочили по полу длинное застенчивое тело умирающего. Мы
положили его в углу редакции, на полу. Казаки в красных шароварах
поправили на нем упавшую одежду. Девицы, уперши в пол кривые ноги
незатейливых самок, сухо наблюдали его половые части, эту чахлую, курчавую
мужественность исчахшего семита. А я, видевший его в одну из скитальческих
моих ночей, я стал складывать в сундучок рассыпавшиеся вещи красноармейца
Брацлавского.
Здесь все было свалено вместе - мандаты агитатора и памятники
еврейского поэта. Портреты Ленина и Маймонида лежали рядом. Узловатое
железо ленинского черепа и тусклый шелк портретов Маймонида. Прядь женских
волос была заложена в книжку постановлений шестого съезда партии, и на
полях коммунистических листовок теснились кривые строки древнееврейских
стихов. Печальным и скупым дождем падали они на меня - страницы "Песни
песней" и револьверные патроны. Печальный дождь заката обмыл пыль моих
волос, и я сказал юноше, умиравшему в углу на драном тюфяке:
- Четыре месяца тому назад, в пятницу вечером, старьевщик Гедали привел
меня к вашему отцу, рабби Моталэ, но вы не были тогда в партии,
Брацлавский.
- Я был тогда в партии, - ответил мальчик, царапая грудь и корчась в
жару, - но я не мог оставить мою мать...
- А теперь, Илья?
- Мать в революции - эпизод, - прошептал он, затихая. - Пришла моя
буква, буква Б, и организация услала меня на фронт...
- И вы попали в Ковель, Илья?
- Я попал в Ковель! - закричал он с отчаянием. - Кулачье открыло фронт.
Я принял сводный полк, но поздно. У меня не хватило артиллерии...
Он умер, не доезжая Ровно. Он умер, последний принц, среди стихов,
филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я - едва
вмещающий в древнем теле бури моего воображения, - я принял последний
вздох моего брата.
(с)Бабель
Mood: уставшее 
|
| Comments: 7 | |
| |
|
|
| updated 03.05.09 15:34 14.04.09 14:54 | Взятие Девилса в 2005-м |
ru |
Новостник донес о том, что Девилс взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Ангелса, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Ангелса до Девилса и построенному на костях первых игроков ещё Мусорщиком.
Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая даль изгибается, даль уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля. Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу. Почерневшая река шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах. Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет в Сервер Анабл и звонко порочит Мироздателя. Река усеяна черными квадратами телепортов, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям.
Поздней ночью приезжаем мы в Девил. Я нахожу беременную хаосницу на отведенной мне квартире и двух рыжих хаосников с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене. Я нахожу развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, виртуальный кал и черепки сокровенной эликов, употребляющейся в БК раз в году - на ДР клуба.
- Уберите, - говорю я женщине. - Как вы грязно живете, хозяева...
Два хаосника снимаются с места. Они прыгают на войлочных подошвах и убирают обломки с полу, они прыгают в безмолвии, по-обезьяньи, как японцы в цирке, их шеи пухнут и вертятся. Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим хаосником. Пугливая нищета смыкается над моим ложем.
Все убито тишиной, и только луна, обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном.
Я разминаю затекшие ноги, я лежу на распоротой перине и засыпаю. Координатор шесть снится мне. Он гонится на тяжелом жеребце за начотделом и всаживает ему две пули в глаза. Пули пробивают голову начотдел, и оба глаза его падают наземь. "Зачем ты поворотил инков?" - кричит раненому корд шесть, - и тут я просыпаюсь, потому что беременная хаосница шарит пальцами по моему лицу.
- Пане Эмет, - говорит она мне, - вы кричите со сна и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу...
Она поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего хаосника. Мертвый перс лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежите его бороде, как кусок свинца.
- Пане, - говорит хаосница и встряхивает перину, - инквизиторы или каратели резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они сделали так, как им было нужно, - он кончался в этой комнате и думал обо мне... И теперь я хочу знать, - сказала вдруг женщина с ужасной силой, - я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...(c)
|
| Comments: 33 | |
| |
|
Total posts: 2 Pages: 1
«« « 1 » »»
|
|
| Mo |
Tu |
We |
Th |
Fr |
Sa |
Su |
| | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | | |
|
