|
| 30.08.10 21:00 | Стих |
ru |
Неполноценное счастье
Радостный день испорчен
Тёмной холодной ночью,
И на лице чуть свет
Слёзы оставят след...
Розы, шипы, всё в красном,
Сохнет букет напрасный...
Сердце теряет кровь,
В рифмах ища любовь...
Два ныне павших бога
Выпили понемногу
Воду и горький чай,
Ну а потом: “Прощай”.
Годы борьбы, страданий,
Споров и расставаний...
В память о дне одном,
Что был, конечно, сном...
Нежность осталась в прошлом,
Душа болит... немножко.
И жизнь течёт пока...
От звонка до звонка.
Нам воспарить бы в небе,
Сделать реальной небыль...
Но наш последний час
В тиши обид угас...
|
|
| |
|
|
| updated 11.12.09 19:24 11.12.09 11:07 | Чудны дела твои, Господи (с) |
ru |
Г-н Ври тра очередной раз исполнил цирковой номер. На этот раз его воспаленный мозг воспылал "праведным" негодованием на якобы клевету и грубость в его и армады адрес. Что вылилось в:
скрин номер раз
Оставим в стороне вопрос о том - всегда ли г-н Ври тра уважительно и корректно относится к "пользователям проекта". Забавнее другое:
скрин номер два
А грубость сама по себе на территории Тёмных Земель не наказывается. (с)
Возникает вопрос - тарманы не знают ПС или ПС допускает грубость? Если второе - то хаос от г-на Ври тры абсолютно незаконен. Если первое - армада абсолютно некомпетентна.
P.S. А что до доказательств для г-на Ври тры - история с aley красочно иллюстрирует двойственное отношение армады к некоторым вопросам.
|
| Comments: 2 | |
| |
|
|
| 30.08.09 22:55 | Мир без любви (Pax Sin Amor) |
ru |
По следам, по следам возвращайся,
По тропинке из брошенных роз.
Никогда, никогда не прощайся
В тусклом свете несбывшихся грез.
Свое слово нарушить несложно –
Обмануться, поверить, спастись.
Ухватив золотую возможность,
Спеться вместе за долгую жизнь.
Не трудись, не трудись, обвиняя
Нашу память в отсутствии лжи.
День пройдет, день пройдет, обещаю,
Будет утро... ты только скажи.
Наши лица погублены светом,
А слова вбиты в землю дождем.
Я любил и люблю безответно,
Став металлом по имени Хром...
Ну зачем, ну зачем эта легкость?
Ароматы весенних цветов...
Без конца, без конца бьются в стекла
Мои тени несбывшихся снов...
Суета, незнакомые страны –
Ты спешишь, отдыхая в пути.
Пылью странствий присыпаны раны...
Только счастья тебе не найти.
Нет судьбы, нет судьбы, виноватой,
В том, что мы разминулись вчера.
Но я помню, я помню, когда ты
Улыбнулась. То лето... Жара...
Неизбежность... Красивое слово.
И твой выбор – всегда выбирать.
Вспоминаю я снова и снова...
Зная точно, что мне – не понять.
Поцелуй, поцелуй на прощанье,
И любовь – горстка букв на песке.
С неба вниз, с неба вниз упаду я
Растворившись в бездумной тоске.
Пусть дорогу осилит идущий,
Что сквозь слезы к победе ползет.
Он не верит в те райские кущи,
Миру грез предрекая исход...
Твой удел, твой удел жизнь земная,
Яркий праздник и дело свое...
Меж людей, Меж людей, привлекая
Трепет взглядов, ты ищешь ее...
Я – иной. Я решил, несомненно,
Отказаться от боли и чувств...
Я – иной. Я, как проклятый пленник...
Мне тебя не понять... Ну и пусть.
|
|
| |
|
|
| 25.05.09 19:22 | На конкурс PANDEMONIUM |
ru |
Под миром
Огромная гора, похожая на пирамиду, только раз в десять выше и сложенная не из каменных блоков, а из костей, весомо восседала в центре пейзажа. У подножия рассыпалась горстка утлых домишек, построенных наспех, так, словно у хозяев не было времени как следует заняться своими жилищами. Там же суетились люди, для горы, наверное, похожие на муравьев – такие же маленькие и на первый взгляд бестолковые. Но это для гори, для самих же жителей деревушки их занятия – болтовня за кружкой пива, ленивые драки, даже до поножовщины не доходившие, вялое переругивание с кучкой заезжих торговцев – казались очень важными. И их можно понять – после тяжелого трудового дня каждому живому существу требуется отдых. Как ни удивительно, даже человеку.
День клонился к своему завершению, когда по одной из запыленных дорог, тонкими змеями подбирающихся к горе, в деревушку пришел путник. Неопределенного возраста – с одинаковым успехом его можно было счесть бывалым воином, охочим до золота, и неоперившимся юнцом, ищущим приключений. Мужчина (или все же юноша?) был одет в легкую кольчугу, на поясе виднелась рукоять короткого меча, а длинные пепельные волосы не мог скрыть отсутствующий шлем.
– Эй! Стой, кто идет!
Хмурый стражник, про себя радуясь неожиданно появившемуся развлечению, изобразил на лице самое строгое выражение, какое только мог.
– Приветствую. Я... путник.
– Я вижу. И откуда путь держишь... путник?
– Из дальнего города. Много дней пришлось мне глотать дорожную пыль и страдать от невыносимой жары...
– Нет-нет. Меня не волнует, что тебе там пришлось пережить. Лучше скажи – как называется твой город?
– Город Солнца.
– Не слышал о таком...
Стражник покачал алебардой, что должно было выражать глубокую задумчивость.
– Ну да ладно... Зачем пришел? Что ищешь в нашей дыре... то есть, горе?
– Да я, собственно, сюда пришел только потому, что вашу гору за много дней пути видно. А больше ни единого города по пути не встретил... Вот и решил полюбопытствовать.
– Это верно, народ побросал свои дома и переехал поближе к горе... Ты не смотри – тут еще поселения есть, у подножия горы. Считай – все те, кто жил в Семи Городах сюда перебрались. Ууууууу! Целая туча народу была по первости. Потом вроде разбрелись кто куда, понастроили домишек, обжились. А еще позже и торговцы понаехали.
– Можно сказать – жизнь бурлит?
– Ага. Хотя на поверхности все равно скучновато. Они ж для чего приехали – чтобы гору исследовать. А то разве отказались бы от удобств города? Люди ж они такие... где теплее ищут. Где выгоды побольше. А сейчас гора в этом смысле – лучшее место.
– Так в чем же эта выгода заключается?
– Как в чем? – удивился стражник, а через минуту, сообразив, что путник здесь новенький и ничего не знает, соизволил объяснить. – В горе этой... А точнее – под горой, находятся катакомбы. Ну... Пещеры такие большие, широкими тоннелями соединенные. А там водится всякая нежить, много обломков старых доспехов и оружия валяется, еще живут гномы и банда мародеров.
– Мародеров?
– Ну! Из-за них-то весь сыр-бор и начался. Они ж это... задания дают и платят за них неплохо. Народ утром в пещеры как на работу и до самого вечера там торчит. То мокриц здоровенных убивать надо и мясо их вонючее мародерам нести. То убить какого-нибудь монстра прикажут. То сокровища... А еще, говорят...
Стражник перешел на заговорщицкий шепот.
– Говорят, мародеры и нежитью не брезгуют. Причем предпочитают ноги зомбей всяких. Вот честное слово – мне так народ, что там бегает, рассказывал.
– Как интересно... – путник склонил голову. – И что же, они так целыми днями?
– А то! Роют, роют, роют... Весь день. А вечером – отдыхают. Золота заработали и могут себе позволить выпить, погулять.
– Понятно. А монстры... Которые из пещер. Они выбираются наружу? Нападают?
– А то! Каждый день по несколько раз, считай. То зомби эти. То собаки. То духи неупокоенные доспехами гремят, да мечами размахивают.
– Справляетесь хоть?
– Ну... – стражник замялся. – Когда как. В смысле, когда зомби или духи вылезают – то охотников полно находится. Все не прочь к мародерам в доверие втереться или доспех какой ухватить – пусть и ржавый, зато металла такого больше нигде не сыскать. А собаки... До них никому дела нет. Ну... выберутся из горы... ну загрызут пару-тройку человек...
– Понятно. А вот еще я слышал, в ваших краях крысы водятся... Звери страшные и опасные. Они тоже из пещер?
– Крысы? Крысы-то? – стражник, позабыв о солидности, расхохотался. – Да какие монстры! Обычные люди... Их еще раньше шакалами звали. А теперь – просто крысы. К тому же, скоро их совсем не станет.
– А что так?
– Дык, воюют они... раньше-то хорошо было, когда все в городах жили. Порядка никакого, каждый сам за себя. А крысы тут как тут – на одиноких путников нападают, грабят. Это раньше, сейчас же смысла нет – денег и без того хватает, в поселок не сунешься – везде стража стоит... Вот и воюют между собой. У них две группировки, сперва не отличить было, но после очередной стычки, когда свои своих много побили, крысы вот что удумали – вырядились в цветные одежды. Одни – в синие, так как враги звали их синими крысами. Вторые – в желтые... По той же причине.
– Да уж... Весело у вас тут.
– А то! Не зря все съехались... Все дороги ведут к горе. В гору. И под гору. А еще, по секрету говорю, смотри не проболтайся, можно у мародеров, что в пещерах живут, репутацией обзавестись.
– Репутацией? Но что это?
– Как что? Как что? – удивился стражник. – Это ж самое важное... Это ж... все уважать будут. Показывать пальцем и говорить – вот идет самый... хм... уважаемый шахтер. И завидовать будут! Клевету наводить, мол, можно чем полезней заняться... А чем тут еще займешься? Вот то-то же...
– Понятно... Заинтересовал ты меня. Пожалуй, пойду, посмотрю на гору поближе...
Путник шагнул вперед, но тут же замер, наткнувшись на опущенную вниз алебарду стражника.
– Э, нет! Не так быстро, мой друг.
Стражник покосился на группу дюжих шахтеров, которые, отставив в сторону тяжелые кирки, мозолистыми лапищами сжимали литровые кружки пива, казавшиеся на их фоне наперстками, и горланили песни на непонятном языке.
– Хочешь присоединиться к ним, так?
– Пожалуй... да.
– Тогда сперва заплати пошлину.
– И сколько же она составляет?
– Тридцать две золотых монеты, – сказал стражник и улыбнулся, являя ровные ряды блестящих желтых зубов.
|
|
| |
|
|
| 05.11.08 21:42 | Еще рассказ |
ru |
Свет в темноте
Люди, как звери,
Словам не верят,
В себя стреляют
И умирают...
– ...все в порядке, никаких проблем не было. Он вообще сидит тихо, как привидение, словно его и нет в камере. А приоткроешь окошко – там, весь смурной, зыркнет один раз, мол, зачем беспокоишь, и отворачивается... Да вы все сами увидите!
Зазвенела тяжелая связка ключей, заскрипел открываемый замок, загрохотал засов. Охранник несильно толкнул дверь, пропуская узкую полоску света в помещение, и сделал шаг в сторону. Стоявший за ним подтянутый мужчина средних лет, в гражданской одежде и с каким-то обыкновенным, но при этом довольно приятным и доброжелательным, лицом, что, несомненно, весьма помогало ему в работе, едва заметно кивнул, благодаря за помощь, и вошел в камеру. Массивная стальная плита сразу же закрылась, издав глухой звук, словно пробка была забита в горлышко бутылки и письмо, что внутри, отправилось в свое одинокое странствие.
В поисках правды.
Дорогие туфли из натуральной кожи аккуратно ступали по голому бетону, будто их обладатель сомневался в надежности пола или, может быть, боялся споткнуться, что неудивительно, учитывая мрак, царящий в камере. Каблуки отстукивали негромкий ритм, походя на молоток ленивого плотника, утомленного жарким днем и безразличного к тому, когда будет выполнена работа – сегодня, завтра или послезавтра. Мужчина неторопливо спускался вниз по ступенькам, которые придавали помещению вид мрачных застенков какой-нибудь инквизиции или, на худой конец, гестапо. И сходство не ограничивалось внешним обликом...
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.
Луч бледного, словно разведенная водой краска, света, царапнул по плечу гостя и упал на пол, разгоняя испуганную темноту, которая неохотно выпустила из своих объятий сгорбленную человеческую фигуру. Лицо, как пергамент, все, будто ссохшееся, иссеченное морщинами, при том, что заключенному не было и тридцати, с фиолетовыми мешками под глазами, которые в свете коридорной лампочки приобретали какой-то нездоровый зеленоватый оттенок. Остальное выглядело не лучше: нелепая белая рубашка и такие же штаны, в которых он смотрелся натуральным призраком, только что сбежавшим из средневекового замка высокой степени заброшенности; руки, сцепленные в замок перед собой, словно у буддийского монаха, общающегося с высшими силами; плечи сильно опущены вниз, придавленные упавшей стеной хрупкого домика разрушенных иллюзий. В общем – ничего опасного и непонятно, зачем потребовались услуги старшего следователя...
– А вы когда-нибудь видели клещей?
Человек в штатском остановился, неуверенно озираясь по сторонам, в поисках голоса, потом все же понял, что говорил этот самый почти готовый заключенный. Следователь удивился, очень неприятно удивился, а по спине пробежал легкий холодок, когда глаза пленника блеснули перламутром, словно у кошки, причем, из всех кошачьих поставить в соответствие можно было разве что гепарда, старого уставшего гепарда, смиренно ожидающего свой конец. Что ж, дело оказывается не таким простым...
– Привет, можешь называть меня Кэп.
Следователь приблизился на пару шагов, с более близкого расстояния лицо сидящего уже не выглядело таким старым и приобрело едва уловимую твердость, касание которой чувствовалось во всем. Плохо. Кэп крепко выругался про себя, впервые поняв, насколько многоличен тот, кто собственноручно убил свыше пяти сотен человек...
– Здравствуйте, Кэп.
Заключенный выжидающе уставился на следователя.
– А, ты спросил про клещей, да? – спохватился тот. – Что касается меня, то я их видел только на картинках и слава богу – мерзкие насекомые, если честно.
– Мерзкие, – согласился убийца, – прыгают на ничего не подозревающую жертву, ищут удобное местечко на теле, пристраиваются и вонзают челюсти, взрывают, вспарывают кожу, думая лишь о том, как добраться до сосуда, по которому течет кровь. А когда достигают цели – присасываются и жадно пьют теплую липкую жидкость, а чтобы она не сворачивалась, добавляют слюну, в которой содержатся особые вещества. Клещу все равно, какие ощущение испытывает тот, у кого он пьет кровь, его волнует лишь собственное насыщение. Так, Кэп?
– Возможно, – следователь слегка растерялся, чего с ним не бывало уже очень давно. – Я не эксперт-клещевед. Но к чему это?
– Все имеет свой смысл... – туманно заметил собеседник и продолжил. – Итак, клещи – мерзкие насекомые и если уж не повезло, то нужно как-то изводить вцепившегося паразита. А как?
– Понятия не имею, – разговор все больше напоминал диалог двух сумасшедших. Причем – один из них был глухим, а другой – слепым.
– Между тем, осуществить данное действие можно несколькими способами. Можно взять пинцет и вырвать клеща, или просто его убить. Но так делать не следует, потому что голова с челюстями останется в ранке, приводя ко всяким нехорошим последствиям, например – возникновению воспалительного процесса. А что же делать? Использовать иной метод – заставить клеща отцепиться и покинуть удобное местечко, для чего капнуть на вредоносное насекомое чуть-чуть масла. Паразит, спасаясь от удушья, да-да, им тоже нужен воздух, ослабит хватку и его легко будет извлечь тем же пинцетом. Итак, себя мы от клеща избавили, а что делать дальше?
– Что? Не знаю... Раздавить гадость, наверное, – следователь понял, что намеченная им заранее линия поведения окончательно пошла прахом и, пытаясь как можно быстрее выработать новую стратегию, попутно слушал заключенного. С немалым интересом слушал. – Или нет?
– Или да. Конечно: раздавить, убить, уничтожить. Вот, что должен сделать человек с попавшимся ему паразитом, – преступник развел руки в стороны и прозрачным взглядом уставился на гостя. – Так зачем вы пришли, Кэп?
Следователь с трудом сдержал дрожь – ни в коем случае нельзя было показывать свою слабость перед таким человеком. Впрочем... что толку в этой игре? Ведь он и так видит, видит все насквозь, своими жуткими глазами – неподвижными, холодными и бесконечно мертвыми. Человек, который сам себя обрек на подобный исход, не сейчас, не тогда, когда его поймали, и даже не тогда, когда начал свой кровавый крестовый поход против людей. Вся его жизнь была медленным умиранием, и потому происходящее сейчас убийца воспринимал чуть ли не как освобождение от нестерпимой душевной боли, вызываемой единственным только фактом существования сего мира.
Кому и когда пришла в голову безумная идея добиться от этого живого мертвеца каких-либо показаний?! Вопрос без ответа... хотя, ответ искать придется, причем, именно ему, тому, кто представился именем Кэп. Все замечательно, конечно, но... как?! Как?! Пока что следователь чувствовал себя пациентом психиатрической клиники, который с глупым видом смотрит на своего лечащего врача, безразлично вещающего прописные истины и даже не сокрушающегося по поводу бестолковости слушателя, не способного уяснить такой элементарщины...
Пауза затянулась. Гость не знал, что сказать, обитатель камеры не хотел ничего говорить. Испытанные и не дававшие прежде сценарии, сейчас потеряли всякий смысл, а для того, чтобы прибегнуть к импровизации, нужно было хотя бы уметь это делать. Впрочем, стоит отдать должное Кэпу, он очень старался, его голова едва не дымилась от умственного напряжения, а в наступившей тишине отчетливо была слышна капающая где-то неподалеку вода.
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.
Когда-то Кэп очень гордился своей способностью в нужный момент взять паузу и глубокомысленно молчать, вызывая трепет и даже панику у допрашиваемых. Теперь, неподвижно замерев напротив одного из самых страшных убийц в истории, он понял, что это мнение было лишь глупой бравадой, что наивно считать себя лучшим, ибо всегда найдется тот, кто стоит чуть ближе к совершенству. Следователь считал, что готов ко всему. Он ошибался. Не смертельно, нет, ситуацию можно отыграть назад в любой момент, к тому же он по-прежнему находится в более выигрышном положении, его ресурсы менее ограничены... Вот только почему-то спокойствия данные аргументы не прибавляют, напротив, когда представишь, на что способен этот, почти неподвижно сидящий на стуле человек, если у него будут подобные возможности... Становится страшно, очень страшно, невообразимо страшно, из глубин подсознания потихоньку просачивался тот первобытный ужас, испытываемый древними предками человека при виде чего-то непознаваемого и смертельно опасного. Подобно молнии, которой поклонялись многие века, словно могущественному божеству, убийца, казалось, был наполнен непостижимой силой, без усилия сдерживаемой, возможно спящей, до поры, до времени, но способной в любой момент сорваться с короткого поводка, будто свора голодных и злых собак.
– Стояли звери... около двери... в них стреляли... они умирали...
Кэп вздрогнул, уже не заботясь о том, заметил или нет убийца то, как нервничает следователь. Слова казались смутно знакомыми, как бывает, если слышал что-то давно и мельком, не придавая особого значения. Кэп вслушивался, его мысли судорожно метались, пытаясь увязать странную песенку, на первый взгляд детскую, и сказанное убийцей до этого момента. А тот все твердил и твердил рифмованные строки, будто проигрыватель, поставленный на бесконечное повторение одной и той же мелодии. И, с каждым разом, простой вроде бы стишок становился все более и более зловещим, а, кроме того – оказывающим влияние, подобное гипнозу.
– Стихи? Это ты написал? – спасительные слова, что вырвали Кэпа из мягких объятий навязанного транса, пришли ниоткуда, будто губы и язык сами собой шевельнулись, исторгая нужные сочетания звуков.
– Нет. Не знаю. Не помню. Прочитал где-то... или услышал... – равнодушно, безо всяких эмоций в голосе, ответил убийца.
Пристальный взгляд Кэпа, усиленный страхом, исследовал каждый миллиметр лица заключенного, заглядывал в мертвые глаза, скользил по вновь сцепившимся в замок бледным и тонким пальцам. Следователь пытался найти хоть что-то, хоть малейшую деталь, выбивающуюся из общего равнодушия, любую зацепку, даже самую незначительную, которая позволила бы размотать клубок и собрать головоломку из рассыпанных в беспорядке кусочков, которые, к тому же, совершенно не хотели подходить друг к другу...
Прежде, чем он понял бессмысленность своих попыток, прошло еще десять минут. Убийца молчал, беспристрастно наблюдая за действиями следователя, ему некуда было спешить.
– Я принес кое-что...
Неумело, чего за ним давно не наблюдалось, пытаясь скрыть возникшую неловкость, Кэп прервал затянувшееся молчание. Убийца чуть приподнял глаза, которые остановились на портфеле следователя, уже расстегнутом, и руках, рывшихся в поисках предмета, скрытого внутри. Кэп, чьи движения вдруг стали чересчур резкими, едва не уронил маленькую, похожую на сигару, вещицу на пол, но в самый последний момент сумел подхватить и, облегченно вздохнув, поднести к узкому пучку света, врывающегося через маленькое окошко в двери камеры.
– Свечка, – убийца констатировал факт, никак не выразив своего к нему отношения. – Зачем?
– В этом... – Кэп осторожно поднес нижнюю часть свечки к огоньку зажигалки. – Царстве непроглядной тьмы... – оплавившийся и быстро остывающий воск крепко пристал к поверхности стола, делая всю конструкцию достаточно устойчивой. – Не помешает немного... – он зажег фитилек. – Живого света...
Кэп отступил на шаг назад, полюбовался разгорающимся желтым огоньком, колеблющимся из стороны в сторону, будто флаг на ветру, притом, что никакого ветра тут и в помине не было, и облегченно выдохнул. Следователь оглянулся в поисках второго стула и с удивлением заметил, что заключенный внимательно наблюдает за распространяющей вокруг себя мягкий свет свечой. Возможно, даже с интересом. Кэп моргнул, убийца, естественно, никуда не делся, хотя следователь был совсем не против такого развития событий, но, было промелькнувшее предчувствие заинтересованности, растаяло без следа. Может, и не было его? Может, опять желаемое было выдано за действительное?
Кэп сжал губы в тонкую линию и, наконец, найдя стул, поставил его рядом со столом, а затем водрузился сверху со всем тщанием, на которое был способен. Впрочем, бесшумно проделать сию операцию следователю не удалось, потому как одна из ножек негромко, но отчетливо ударилась о пол.
Тук-тук.
Словно старательный адвокат или, может быть, судья, готовящийся к заседанию, Кэп достал пачку бумажных листов и положил на стол перед собой. Загнул пальцем краешек, быстро пролистал, пока не наткнулся на страничку, с множеством квадратов самых разных цветов. Выполняя привычные действия, которые он производил не одну тысячу раз за свою жизнь, следователь постепенно успокаивался и рассматривал своего подопечного в другом, менее мрачном, свете.
– Я задам ряд вопросов, но для начала... – Кэп подвинул листок с рисунками на противоположную сторону стола. – Заполни этот тест.
– Тест? – равнодушный взгляд скользнул вниз, чтобы через мгновение вновь сфокусироваться на лице следователя. – Я его уже проходил.
– Ничего, пройдешь еще раз.
– Я его проходил тридцать девять раз.
– Ну, пройдешь сороковой.
– Давайте, я просто расскажу про результаты, которые вы получите? Мне знаком тест, когда-то давно мне было интересно многое, связанное с психологией.
– Давай ты не будешь давать мне советы? – раздраженно бросил следователь. – Ладно, тест может подождать. Тогда я задам несколько вопросов...
– Спрашивайте, Кэп.
Следователь с минуту покопался в бумагах, пока не нашел листок, испещренный маленькими черными буквами. Текст явно был набран на компьютере, а затем распечатан на принтере. Указательный палец Кэпа двинулся к самой верхней строчке.
– Имя?
– Вы его знаете.
– Фамилия?
– Вам известна, так же, как и имя, и все остальное.
– Дата рождения?
– Кэп, а зачем задавать одни и те же вопросы каждый раз, тем более что ответы на них для вас не являются секретом?
– Место работы до заключения под стражу?
– Посмотрите в протоколах наших бесед... наверняка вы все записываете, – убийца демонстративно зевнул и уставился на колеблющийся огонек свечи.
– Рррр... Ты издеваешься?! – стол жалобно скрипнул, когда на него со всей силы опустилась немаленькая ладонь следователя. – Неужели так сложно выполнить все необходимые формальности?
– Зачем? – убийца не поднял глаз. – Зря тратите жизнь.
– Уффф... – Кэпу стоило немалых усилий взять себя в руки. – Хорошо, пропустим это... Да, задам-ка я тебе новый вопрос, а то за всей суетой упустил... Мне... то есть нам, интересен список.
– Список?
– Да, список. Откуда ты его взял?
– Не понимаю, о чем вы, Кэп.
– Не понимаешь? – Кэп с отвращением посмотрел на горящую, в потеках воска, свечку, словно та была причиной всех бед. – Хочешь сказать, что своих жертв ты выбирал наобум, кто под руку попадется?
– Хм... нет, конечно, не так.
– А как же тогда? Как ты определял, кого убить?
– Очень просто. У меня хорошая память. И я смотрю по сторонам. Люди... часто не замечают очевидного. А еще чаще – не хотят замечать, – бледные губы приоткрылись, убийца несильно дунул на пламя, внимательно наблюдая за тем, как оно сопротивляется внешнему воздействию, колеблясь, будто стрелка компаса в магнитном поле. – Со мной все иначе. Я вижу. Слишком многое вижу.
– Значит... список...
– Да, он тут, – бледный, весь сморщившийся и похожий на ветку дерева, палец убийцы коснулся виска. – Всегда был.
– Ты помнишь... всех?
– Конечно. Имя, возраст, цвет глаз. Что вас интересует, Кэп? Я могу рассказать. Подробно.
Следователя передернуло.
– Нет-нет, спасибо, не стоит. Лучше... я задам другой вопрос. Да-да, какой-нибудь другой вопрос.
– Как хотите.
Убийца равнодушно пожал плечами, но, на сей раз, данный жест показался следователю не совсем естественным. Равнодушие не было наигранным, заключенного на самом деле не интересовало происходящее вокруг... почти не интересовало. Мысль, возникшая еще в первый их разговор и тихо ждавшая своего часа, наконец, оформилась во что-то, годное к использованию. Кэп не продвинулся в понимании мотивов убийцы, но, зато, он заметил кое-что другое. Небольшую червоточину в душе, которая на первый взгляд уже осыпалась прахом, едва различимую трещину в крепком панцире мертвой черепахи.
На этом можно сыграть.
Кэп задумчиво барабанил пальцами по столу, тщательно планируя свои дальнейшие слова и действия.
Тук. Тук. Тук.
Время. Нужно продолжать допрос. Что ж, попробуем зайти с другой стороны.
– Скажи, а ты всегда таким был?
Убийца вздрогнул, вопрос застал его врасплох. Глаза пару раз моргнули, будто дворники очищающие лобовое стекло машины, пальцы рук задвигались, выполняя загадочные пассы, а на лице едва заметно проступило непонимание. Заключенный подался вперед и осторожно уточнил:
– Вас интересует мое детство? Я правильно понял, Кэп?
– Совершенно верно, – следователь довольно ухмыльнулся про себя, похоже ситуация вновь под контролем.
– Хорошо... – убийца почти неслышно вздохнул и сгорбился еще сильнее, словно пытаясь так скрыться от окружавшей его тьмы. – Раньше... я считал иначе... я верил...
Он умолк, собирая разрозненные мысли, а следователь, в свою очередь нацепивший на лицо маску равнодушия, хотя внутри торжествовал, чувствуя близость успеха, терпеливо ждал. Минута текла за минутой и энтузиазм Кэпа слегка поугас, когда заключенный продолжил свой рассказ.
– Знаете, Кэп... Я ведь мечтал. Да-да, сейчас мои слова могут показаться шуткой, но так было на самом деле... Не спрашивайте, когда именно, ведь я уже не помню... Я забыл почти все, лишь отдельные обрывки, яркие образы остались мне как напоминание и... укор. В то время я хотел изменить мир... к лучшему, конечно... долго, очень долго, я подставлял другую щеку, верил в хорошее, верил в людей... Но с каждым разом, с каждым новым разочарованием, что-то умирало внутри, что-то важное... А я продолжал жить, по-прежнему надеясь, только уже скорее по инерции, не зная другого пути. А потом... Потом нечему стало умирать, и я понял. Понял все. И решил.
С каждым словом силы покидали убийцу и, вместе привычным безразличием, будто исчезали в невидимой черной дыре. Безвозвратно. Пораженный эффектом, который произвели его слова на заключенного, Кэп, пытаясь перехватить ускользающие нити разговора, который, казалось, вот-вот грозил скатиться в очередное безумие, прервал излияния убийцы и задал другой вопрос.
– А почему ты не довел дело до конца?
– То есть? – глаза загнанного зверя, болезненные и напряженные, уставились на следователя.
– Ты же хотел изменить мир, так?
– Так.
– Ты хотел сделать его лучше, так?
– Так.
– Тогда, почему? Почему ты... остановился.
Заключенный ответил не сразу. Время утекало с каждой капелькой горячего воска, когда он молча, с каким-то отрешенным выражением лица, наблюдал за огоньком свечи.
– Хм... вы спрашиваете, почему я не убил их, всех тех, кто позволял миру вольготно, с невыносимым самодовольством, круг за кругом, виток за витком, взбираться по спирали вверх... а точнее – вниз. В самые глубины подлости и мерзости.
– Да, я спрашиваю именно об этом, а что?
– Ничего... просто я полагал, что вы и так поняли. Ну, ладно, могу и рассказать. Все просто, на самом то деле, мне элементарно не хватило бы сил. Ведь полмира – слишком много... даже для меня. Нет, конечно, ненависти доставало, чтобы выжечь материки и осушить океаны, буде оная трансформировалась в неистовую стихию чистого огня; решимости – довольно, чтобы напитать ею жилы всех палачей Земли... Да что уж теперь – все это не имеет значения, ибо не было силы, того, без чего остальное лишь пшик, жалкая попытка обмануть реальность, подобно надувным шарикам, спрятанным под одежду, дабы имитировать бугрящиеся мышцы... или не мышцы. Неважно.
– А что важно?
Глаза убийцы немного смягчились и подернулись легкой грустью.
– Важно... то, что мне пришлось делать выбор – либо положить свою жизнь на алтарь бессмысленного героизма, сделаться очередной плоской картинкой на листе бумаги, либо попытаться хоть что-то изменить... И я выбрал. И попытался. Я ответил на ваш вопрос, а, Кэп? Вы не стесняйтесь, спрашивайте, если что непонятно, отвечу без утайки. Сейчас-то какая разница...
Заключенный вымученно улыбнулся, его бледные потрескавшиеся губы, казалось, стали еще белее.
Вселенная словно превратилась в гигантские старинные часы, из тех, что висели на стене и отмечали время движением узорчатых стрелок, да мерным стуком, в такт качающемуся маятнику. Сейчас часы стояли, старческие руки вцепились в них, мешая ходу времени, а мир будто разделился на две части, на две чашки весов, и застыл в равновесии, чтобы через миг вновь стремительно рвануть вперед. Но куда именно? Кэп видел, отчетливо, как никогда ранее, что теперь в его руках право решать, на какую чашу весов бросить камушек, какому из исходов отдать предпочтение. Миг выбора был коротким, но мучительным. А затем следователь поднялся со стула.
– Мне пора идти.
На лице убийцы промелькнуло некое подобие беспокойства.
– Но перед тем как покинуть сей гостеприимный подвал, – Кэп усмехнулся. – Задам, пожалуй, я еще один вопрос.
– Да? – бесцветным голосом отозвался заключенный. Сейчас он выглядел лет на двести, не меньше, странно, что еще умудрялся дышать и говорить.
– Ты действительно можешь становиться невидимым?
Убийца помедлил, выбирая слова.
– Вы про показания свидетелей?
– Естественно. Да и как еще можно незаметно скрыться с места преступления, если улицы наводнены прохожими?
– Вы многого не знаете, Кэп... А люди хотят верить в чудеса. Дай им волю и я буду левитировать, проходить сквозь стены, при этом извергая из ушей адское пламя.
– Значит, никакими паранормальными способностями ты не обладаешь?
– Конечно... нет... – голос убийцы звучал все тише.
– Хорошо, тогда нужно прощаться. Пока, – следователь помедлил. – До встречи.
– Пока... Кэп...
Голос заключенного надломился и треснул, словно сухая ветка, а затем утих, будто слабый ветерок, запутавшийся в густой листве высоких, стоящих стройными рядами деревьев. Сердце следователя кольнуло чувство вины за то, что он собирался совершить, разве можно так? Пусть перед ним убийца, человек, перерезавший нити жизни многих других людей, но ведь все равно человек... Разве можно... так? Через мутное стекло глаз убийцы показался измученный, раненый и умирающий от многочисленных ран, из которых лениво вытекала кровь, зверь. Обвисшая, истрепанная шкура потеряла былой лоск, а само животное было едва узнаваемо, хотя, несомненно, принадлежало к кошачьим. Следователь закрыл глаза, не в силах выдерживать этот взгляд, и развернулся, направившись в сторону двери. Надлежало разыграть небольшой спектакль...
– Знаешь... – Кэп остановился на полпути. – Я хотел бы узнать ответ еще на один вопрос. Последний.
Голова следователя повернулась назад, а с губ слетели холодные, жестокие слова.
– Что изменилось?
Убийца замер, потом задрожал всем телом, а окружавшая его темнота будто стала живой, голодной и опасной. И без того скрюченная фигурка заключенного сжалась еще сильнее, а свет, излучаемый огоньком свечи, рывком уменьшился до миниатюрной полусферы, теперь казавшейся лишь незначительной помехой на пути непроглядного мрака... Кэпу подумалось, что он сейчас стоит на подножке последнего вагона уходящего поезда, а заключенный остается позади, все дальше и дальше, пока лицо не превращается в размытое черное пятно...
Следователь с трудом повернул голову и, напрягая все силы, начал подниматься по ступенькам, заставляя одеревеневшие ноги двигаться вперед. Тук-тук, стучали каблуки по бетону, тук-тук, стучала кровь в висках, тук-тук, стучали вновь идущие часы. А в спину ударил сбивающийся голос убийцы, отчаянный и безнадежный...
– Кэп... не уходите... останьтесь... пожалуйста... не оставляйте меня одного... Кэээээээп!..
Дверь медленно, с грацией передвигающегося по суше бегемота, закрылась, издав звук захлопнувшейся мышеловки. Все пути назад были отрезаны, только что принятое решение стало необратимым. В груди Кэпа шевельнулась мерзенькое ощущеньице, каковое появляется, если делаешь неприятную, но нужную работу, а потом пытаешься себя оправдать тем, что не мог поступить иначе...
Было плохо. Могло быть еще хуже.
– Он мертв.
Следователь не испытывал радости, напротив, скорее был разочарован. Подойдя к столу, он швырнул на гладкую поверхность свою папку и поморщился от громкого звука.
– Сердце остановилось, – симпатичная женщина, сидевшая за одним из компьютеров, скользнула взглядом вниз по строчкам, высветившимся на экране. – Наши врачи ничего не смогли сделать. Знаешь, у меня возникло ощущение...
Она прервалась, подняв глаза, полные задумчивости, на Кэпа.
– Ну, давай, говори уже, – брови следователя поползли вверх, выражая высшую степень интереса. – Что за ощущение?
– Не знаю, как лучше сказать... Просто, мне показалось, что он сам себя убил.
Она замолчала, словно испугавшись своих собственных слов, высказанных вслух, а Кэп начал нервно ходить взад-вперед, точь-в-точь волк в клетке. С каждым новым шагом он становился все мрачнее, пока, наконец, не взорвался, будто пороховая бочка, к которой кто-то неосторожный поднес зажженную спичку.
– Нет-нет-нет! Невозможно! – следователь оперся руками на стул, от усердия чуть не отломав спинку несчастного предмета обстановки. – Что за чертовщина с этим делом? Откуда такая возня вокруг обычного маньяка? Зачем тратить море средств и времени, чтобы узнать причины того, что он совершил? Разве и так не ясно, что мотивом послужила ненависть и жажда мести?
Кэп натолкнулся на укоризненный взгляд женщины, живо представил, как выглядит со стороны, возбужденный, с раскрасневшимся лицом, вытаращенными глазами и в примятом пиджаке, будто мартышка какая-нибудь, смутился и пробурчал под нос:
– Прости... нервы.
– Да ничего... я тебе прекрасно понимаю. Такое кого угодно из себя выведет.
– Провал, просто провал... – Кэп расстроено качал головой, изображая из себя маятник. Получалось неубедительно, что, впрочем, не интересовало никого из сидящих в комнате. – Как мы могли быть настолько наивными?
– Да вот... могли, – сухо ответила женщина, набирая пароль для доступа к данным, через секунду на экране появились разноцветные графики и колонки цифр. – Я прогнала все записи ваших бесед, и видео, и аудио, через тучу самых разных тестов. И ничего. Никакого результата. По всем параметрам он абсолютно нормален.
Последние слова она произнесла почти шепотом.
– Нормален? – Кэп вздрогнул, перед глазами вновь встало мертвенно бледное лицо убийцы, жуткое лицо. – Я бы так не сказал, ох я бы так не сказал!
– Да я тоже... Но тесты – сам понимаешь, – женщина развела руками. – Не можем же мы делать выводы, основываясь на личных эмоциях?
– Не можем... – маска уверенного в себе и уравновешенного следователя окончательно слетела, обнажая усталость, усталость и еще раз усталость. – Значит, закрываем дело.
– Да, я напишу заключение. Завтра прямо с утра. И все, остальное – не наша головная боль, пусть начальство делает, что хочет... с этим.
Тонкие пальцы застучали по клавишам, завершая работу операционной системы, женщина откинулась на спинку кресла, задумчиво наблюдая за тем, как мигнул и погас экран, а потом затих и сам компьютер.
– Пойдем?
– Конечно... Кстати, можно тебя спросить?
– Да?
– Не согласишься ли ты... – Кэп замялся, с трудом выдавив из себя окончание фразы, – поужинать со мной?
Женщина склонила голову и лукаво посмотрела на следователя.
– Ты же знаешь, что я отвечу... – ее голос был почти ласковым.
– Нет...
– Вот видишь... И зачем только спрашиваешь каждый раз?
– Ну... должен же я хотя бы попытаться?
Они слегка нервозно рассмеялись, сбрасывая накопившееся за день напряжение.
|
|
| |
|
|
| 05.11.08 21:41 | Рассказ |
ru |
Более лучшие вещи
Каждый ребенок мечтает о приключении. Да-да, вы не ослышались – каждый, без исключения. Даже тот, кто категорически, с изрядной долей возмущения в голосе отвергает саму возможность подобных устремлений. Даже тот, кто равнодушно пожимает плечами и говорит, что наивные глупости перестали его интересовать еще в младшей группе детского сада, а может и раньше... Даже они, пусть в самом-самом потаенном уголке души, но хранят мечту о дальних странствиях, о волшебных мирах, о чудесах. Только одним ближе профессия бравого звездолетчика и полеты в неизведанные уголки вселенной, а другим – прогулки в зазеркалье и чаепитие с Безумным Шляпником.
Каждому – свое.
Арти был самым обычным ребенком: может чуть более спокойным, чем сверстники; может чуть более рассеянным, чем того хотели взрослые; может чуть более умным, чем стоило. В любом случае, он отличался от своих приятелей не сильнее, чем те – от него. К тому же, подобные отличия были не из тех, которые могли повлечь за собой неприятные последствия в виде обидных прозвищ или просто насмешек, на которые был горазд и сам Арти. В меру, конечно, его не настолько интересовал внешний мир, чтобы искать в нем жертв. У мальчишки были свои развлечения.
И свои мечты.
Когда началась история, когда линия жизни на миг, сопоставимый с вечностью (Арти еще ничего не знал о теории относительности, но данный факт не ускользнул от внимания мальчика и в дальнейшем был интерпретирован соответствующим образом), канула в водоворот размазанных по небосклону радужных красок, когда потолок стал полом и нагло кричал о своих, веками притесняемых, правах... Когда все началось – тогда ничего не произошло. Ничего необычного. Ничего, что могло бы вызвать подозрения у Арти, назвать которого наивным и простодушным язык не поворачивался, даже учитывая довольно юный возраст. Ничего, что позволило бы сделать выбор – да его и не было вовсе. Выбора, конечно же. Словно все, произошедшее дальше – лишь следование жестким инструкциям, утвержденным и скрепленным печатью задолго до...
Впрочем, Арти не обиделся. Он был умным мальчиком.
Охотник внимателен. Никакая мелочь не должна ускользнуть от пытливого взора. Охотник осторожен. Пружинистый, легкий шаг, обманчиво расслабленное тело, готовое в любой момент высвободить энергию яростного вихря, оставляющего за собой бесчисленные жертвы и разрушения. Охотник преследует цель. Неотвратимо, не торопя события, выжидая удобный момент. Всему свое время, а терпение – главная добродетель...
Арти не был охотником, хоть сейчас воображал себя неуловимым призраком каменных джунглей и, выставив вперед короткую палку – острейший меч великого воина, пробирался к тому, очень старому и страшному, дому. Маршрут услужливо всплывал в памяти, когда в том возникала нужда, но мальчишка не торопился. Не потому, что следовал выдуманным им же заповедям охотника. Просто боялся, очень-очень сильно.
Просто Арти знал, что его ждет.
В тот день он, изнывая от скуки и нещадно палящего солнца, лениво катал по асфальту модель гоночного автомобиля. Модель была хорошей, выдержанной в деталях, к тому же оснащена двигателем с дистанционным управлением... Кажется – играй, не хочу, но у Арти имелось свое мнение на этот счет. Естественно, свое мнение он выражал вполне конкретными действиями, как, например: почти сразу сломанный пульт, испещренные царапинами бока, густая сеточка трещин на стеклах. В общем – игра не вызывала у мальчишки энтузиазма, а желание изобрести что-то новенькое спотыкалось о грабли, заботливо расставленные природной ленью. Арти и тогда бы не стал прерывать неспешный ход событий, если бы этого не сделали помимо его воли...
– О! Классная машинка! – соседский мальчишка нахально рассматривал игрушку. – Давай меняться?
– Меняться? Ну, не знаю... – Арти отреагировал быстро. – А на что?
– Вот! – с таким видом, будто он прикасался к величайшей ценности в этом бренном мире, мальчишка извлек из кармана что-то круглое, яркое и блестящее.
– Конфета? – разочарованно протянул Арти, разглядев предмет, лежавший на грязной ладони. – Да еще и карамелька? Не люблю карамель.
– Зато она вкусная... пальчики оближешь! – сие, то есть облизывание не отличавшихся белоснежной чистотой пальцев, было немедленно продемонстрировано.
– А откуда я знаю, что ты не врешь? Да и машинку жалко...
Арти задумался. С одной стороны, мальчишка любил сладкое и мысль о том, чтобы съесть конфету, пусть и карамельку, не вызывала у него протеста, скорее наоборот – желудок даже начал подавать сигналы азбукой Морзе, настаивая на том, что со времени завтрака прошло не меньше сотни лет и пора бы исправить столь вопиющий недосмотр. С другой – машинка намного ценнее какой-то там сладости, и Арти прекрасно это осознавал данный факт. Правда, машинка ему давно разонравилась, он уже присмотрел себе новую модель и теперь настойчиво уговаривал родителей приобрести дорогую игрушку... Да он и весь магазин скупил бы – будь на то его воля, все-все-все солдаты, усеявшие длинные стеллажи в просторном зале, немедленно встали бы под командование блистательного Артиуса Крейвиуса, чтобы стремительным маршем... Арти поморщился, уже не первый раз эта иллюзия мутным облаком окутывала сознание мальчишки. Зато сейчас она же подсказала решение.
– Идет, – Арти больше не взглянул на свою бывшую игрушку. – Давай карамельку!
Желает бабочка, проснувшись, оказаться древним китайским философом или же хочет, как всегда, расправить тонкие нежные крылья и раствориться на фоне голубого неба... Хотя стремительно скатывающемуся к горизонту своду больше подходил иной цвет. Ближе к красному.
Конечно, Арти не касался столь высоких сфер, и его размышления были гораздо более приземленными. В частности, мальчишка вспоминал то, как час назад, придя домой, развернул блестящую обертку и обнаружил под ней самую обычную конфету. Нет, он не питал особых надежд, не думал, что найдет золотой ключик или карту сокровищ... но, обидно. Немножко. И потому несколько минут исполненные сомнения глаза взирали на маленький продолговатый предмет. Сверху карамель, а внутри – начинка... хм... что за начинка? Интересно...
Он повертел конфету в руках, словно монетку, возникла странная мысль подбросить и посмотреть какой стороной упадет... правда, тут обе стороны одинаковые, придется сделать отметины и только потом... Стоп. Арти нахмурился, сомнения сомнениями, но подобные рассуждения были ему ранее не свойственны. Чтобы не тянуть больше черного кота за черный хвост в черную комнату, нечищеные с прошлого воскресенья зубы неумолимо сомкнулись, круша тонкий слой карамели, вгрызаясь в сладкую начинку, похожую на обычное варенье.
Конфета оказалась вкусной, и Арти с трудом удержался от того, чтобы проглотить всю ее за раз. Надо ведь посмотреть – что находится внутри. Мальчишка облизал губы, повернул руку с половинкой конфеты, на которой явственно отпечатались его зубы, и пригляделся к начинке. И вздрогнул, пробежавшись глазами от тонкой красной полоски до такой же толщины полоски фиолетовой. Спектр. Все цвета радуги.
Что за ерунда?
Знать, что ты должен сделать в следующий момент, куда пойти, с кем поговорить, сколько времени должно быть на твоих часах... Странно? Немножко. Страшно? Очень. Интересно? До невозможности.
Когда Арти чуть ли не с силой зашвырнул в рот вторую половинку конфеты и, громко причмокивая, тщательно разжевал, он не думал о том, что произойдет потом. Наверное, зря. А может, и нет. Теперь, в любом случае, никакой разницы. Кусочки информации алмазными сверлами ввинчивались в мигом раскалившийся мозг и, помимо воли хозяина, собирались в отчетливую картину мира. Кто там хотел карту? Получите, распишитесь, начинайте действовать.
Нужный дом возник перед ним будто призрак – втиснулся между бледных, похожих на черно-белые фильмы, изгородей, покрытых бледно-зелеными побегами вьюна. Упал, будто камень с безоблачного неба – веско, неожиданно, ошеломляюще. Он единственный казался сейчас реальным, закралась шальная мыслишка, что только эти серые ссохшиеся кусты можно ухватить цепкими руками и ощутить кожей как грубая кора скользит между пальцев. А все остальное – лишь мираж, через который пройдешь – не заметишь... Арти нахмурился, разглядывая присыпанную красно-желтыми листьями тропинку, ведущую прямо к входной двери.
Дом ждал. Следовало поторопиться.
Арти, одержав временную победу над собственным страхом, торопливо подошел к двери и постучал. Никто, конечно же, не стал утруждать себя и спускаться вниз. Мальчишка закрыл глаза, втянул носом пахнущий сыростью воздух и дернул на себя ручку, слегка удивившись легкости, с которой та поддалась незначительному усилию. К чему весь этот фарс, вопрошал бы небеса более искушенный искатель приключений; тот, кто попроще и понаивней, обрадовался бы и шмыгнул внутрь; Арти же шумно выдохнул, и, прищурив открывшиеся глаза, шагнул вперед, тихонько дрожа под ударами холодного белого света...
Квадратный в сечении коридор пронзал дом насквозь и резко обрывался острыми ребрами крутой лестницы, что вела на чердак. Стены оклеены белыми обоями, белый потолок, белый ковер под ногами и ступени... белые, естественно. Больничная палата потемнела бы от зависти. Несомненно. А гость, являющийся маленьким мальчиком, просто поморщился, как от зубной боли или от пары ящиков свежайших лимонов. Что, впрочем, не помешало ему, вперив взгляд в лестницу, быстрым шагом преодолеть коридор и подняться по ступеням вверх, оставив стерильность и пустоту где-то сзади. Далеко-далеко...
– Где ты шлялся столько времени? Я тут жду, между прочим!
– Привет Джелейн, – Арти не знал, откуда ему известно имя девчонки, обнаруженной на чердаке в компании с мольбертом и красками. Да и не хотел знать. – Я пришел так быстро, как смог.
– Значит, нужно лучше мочь, – капризно сказала Джелейн, ее голос показался мальчишке не очень приятным.
– Мне портрет, – Арти предпочел пропустить слова хозяйки чердака мимо ушей.
– Всем портрет... Ишь ты! – она по-прежнему ворчала, но уже не столь активно. – Ладно, стой смирно и не дергайся!
В руках Джелейн тотчас оказалась скорлупка, наполненная густой темно-красной жидкостью. Кисть скользнула по поверхности, увлекая за собой капли и на глазах удивленного Арти краска сменила свой цвет на розовый. Девчонка, заметив его реакцию, лишь хмыкнула и обратила все внимание на холст. Кисть замелькала, словно помехи на экране сломавшегося телевизора, легчайшими прикосновениями рисуя на белом красные губы, бледно-розовые щеки, лоб, контур лица... Причем, то, что делала Джелейн, рисованием можно было назвать лишь с очень большой натяжкой – Арти с каждой секундой все сильнее утверждался в мысли, что рисунок уже есть на холсте, но, по неведомым причинам, скрыт от взора. А девочка выступала в роли чистильщика окон, мокрой тряпкой вытирающего заляпанные грязью стекла...
Арти почувствовал легкое головокружение, и сразу же Джелейн остановилась, словно эти два события были как-то связаны. Еще бы знать – как именно... Между тем в руках девочки появилась вторая скорлупка – наполненная темно-зеленым. Отставив емкость, жидкость в которой уже стала бледно-бледно розовой, почти прозрачной, Джелейн обмакнула кисть в новую краску и продолжила работу.
Сидит мальчишка на стуле в своей комнате, сидит и думает – как же ему поступить теперь? Выбирать, честно говоря, особо не из чего, особенно после позорного бегства с чердака старого дома. Арти сам не понимал – что на него нашло, почему, когда Джелейн провела сочной зеленью по холсту, и портрет приобрел сходство с оригиналом, руки затряслись, а ноги сами понесли тело подальше отсюда... Страх? Может быть – когда рисованное лицо улыбнулось и приветственно взглянуло на мальчишку, по спине пробежали холодные мурашки. Но ведь и трусом он никогда не был, а тому, кто осмелился произнести подобное слово в адрес Арти, весьма не поздоровилось бы... Нет, это был не страх. А скорее ужас.
Панический ужас.
Из зала донесся приглушенный дверью голос – папа что-то говорил маме. Арти вздрогнул – перед глазами стояли их лица, бледные и будто освещенные снаружи и изнутри ультрафиолетовыми лампами. Когда мальчишка, задыхаясь от бега, заскочил в дом, они сидели за столом и приветливо смотрели на сына – а от их улыбок сводило зубы и хотелось выть на луну. Инопланетяне решили захватить Землю и, чтобы люди не мешались под ногами, убедили тех переселится на другую планету – теплее, светлее и по всем параметрам лучше. Все свершилось к взаимному удовлетворению, но прошло совсем немного времени и теперь ни первые, ни вторые не знали – зачем им, собственно, это было нужно?..
Арти провел кончиком языка по зубам, чувствуя каждую трещинку... Мальчишке стало казаться, что он стоит на самой грани и вот-вот сойдет с ума. Осталось сделать последний шаг – и вернуться на страшный чердак, чтобы Джелейн могла закончить портрет. Желание либо не желание уже не имело никакого значения – почти весь путь пройден, не разрушать же дом, если готово все, кроме занавесок на окнах? Никто, в здравом уме, не станет разворачивать поезд, проехавший несколько тысяч километров, если состав вот-вот подъедет к вокзалу, уставшие пассажиры уже видят себя стоящими на перроне, а билеты на обратный путь полностью раскуплены... Любой разумный человек скажет, что это просто глупо. Невероятно глупо.
Арти был очень здравомыслящим мальчиком.
– Фаза наполнения успешно завершена, фаза передачи... Что? Ты? Вернулся?!
– Да. Нужно дорисовать портрет.
– Да вы что, издеваетесь?! – внезапно вспылила Джелейн. – Я тебе что – уличный художник, которому кинь монетку, и он тебе изобразит Мона Лизу?! Я, между прочим... Хм. Ладно. Не будем об этом. Становись, не двигайся, мне нужно несколько минут.
Арти замер и, наблюдая за тем, как кисть в руках Джелейн скользит по холсту, вспоминал небо, увиденное совсем недавно. Небо, разлившееся градиентом синего от запада к востоку. Небо, настолько искусственное, что, казалось, дунь посильнее – и декорации с ужасающим грохотом обрушатся вниз, обнажая грязную серость стен... Картонные деревья с бумажными листьями, что небрежно раскрасила рука ребенка... Бледные тени, что остались вместо красного и зеленого... И легкий дождик – прозрачные капли, ослепительно сверкающие синим...
Все было таким... несовершенным. Более чем обычно.
– Готово.
С холста смотрело зеркальное отражение Арти.
– Потрясающе...
Джелейн хмыкнула.
– А то! Я же не дилетант какой-нибудь... Но тебе нужно сделать еще одну вещь – последнюю.
– Что именно?
– Посмотри в левом кармане.
На лице Арти возникло странное выражение, когда он извлек из кармана брюк такую же карамельку, что послужила началом этого приключения.
– Отдай конфету первому ребенку, которого встретишь.
Да, Арти, отдай конфетку. Пусть еще один человек переживет то, что пережил ты, пусть еще один портрет выйдет из-под кисти Джелейн, пусть цепочка продолжится...
– Нет, – на глазах изумленной девчонки Арти одним движением проглотил конфету, даже не прожевывая.
– Что... что ты наделал?! Дурак!.. нельзя...
Голос девочки становился все тише и растворился вместе со старым домом, словно мираж в пустыне. Дождик, как по команде, кончился, освеженный мир засиял всеми красками, а небо прочертил разноцветный полукруг.
Радуга.
– Черт! Я себе чуть ногу не сломал!
– Так осторожнее – тут все на ладан дышит, дом ведь древний, как моя бабушка.
– У тебя нет бабушки.
– Ну и что, ты, главное, смотри, куда ступаешь.
– Хорошо-хорошо... О, гляди, тут дверь. И она заперта.
– Заперта? Может, за ней спрятано что-то ценное? Ломай.
– Уф... Тяжело идет... Готово, посвети внутрь.
– Уже... Ничего себе! Да тут целый склад!
– Похоже на... картины? Откуда столько картин в подобном месте?
– Ну ка, переверни вон ту, верхнюю. Портрет? Давай еще одну. Опять портрет? Тебе знакомо хоть одно из этих лиц?
– Нет. Но одно я могу сказать точно.
– Что?
– Они мертвые. Все.
|
|
| |
|
|
| 05.11.08 21:41 | Мысли вслух |
ru |
Все повторяется – снова и снова, круг за кругом, как обезумевшая лошадь, скачущая по ипподрому. Ты надеешься, на то, что завтра события примут другой оборот, что ход жизни измениться – хотя бы самую малость.
Тщетно – все повторяется. А ты усердно клеишь из россыпи осколков новые надежды, и думаешь, что так будет лучше, что уж теперь-то разочарование не постигнет тебя...
Тщетно – все повторяется. Было тысячи лет назад – есть и сейчас, прямая, как стрела, дорога ведет к несветлому будущему. Но кому какая разница? Пир в самом разгаре, пир во время чумы, пир во имя чумы. Приходит то, чего не было – и ему указывают на дверь. Не здесь, не сейчас, никогда. Проверенное, привычное, обыденное, приросшее, слившееся с плотью – всегда лучше. А изменения – лишь штрихи к портрету одноглазого горбуна в королевской мантии.
Белое не называют черным, черное не называют белым. Им не нужны такие сложности – для них серое становится белым, черное – серым, а белое... А зачем белое тем, кто не видит неба? Их устраивает все, и все длится вечно, единая неразрывная линия, соединяющая времена. Пульсация жизни – биение крови в висках, монотонный ритм барабана, чет-нечет – игра в равные шансы.
Можешь остановить голыми руками Восточный Экспресс? Или громадный авиалайнер, рассекающий облака? Или Титаник, пока еще не встретившийся с айсбергом? Нет. Можно попытаться – зная об исходе такой попытки, можно отойти в сторону – отрешившись от мира и сделав вид, что ты не живешь в нем, можно искать свой путь – но что изменится? Ничего. Никогда.
Незачем.
...Тишина бьется в стекло, оставляя радужные разводы, мысли вязнут в вате – лишь бы не ушиблись, рука лежит на столе – читаю линию судьбы. Мне не нравится, я, намертво приклеенный к бетонному полу, рвусь в сторону, к свету... и падаю. Встаю и снова пытаюсь убежать от себя. Падаю. Больно.
Лицо растворяется в воздухе. Мое лицо. Фоном звучит телевизор – я его не слышу, мои мысли далеко. Нельзя жить прошлым – но я живу. Нельзя жить мечтой – но я живу. Нельзя жить надеждой – но я надеюсь. Все тише и тише, неприметнее и неприметней. Но пока еще...
Они ложатся спать, предвкушая день, они довольно улыбаются, закрывая глаза, они здесь свои. Течет река времени, неся воды сквозь души и судьбы, вымывая излишнее и обкатывая гальку. Она в своем праве... А мне остается лишь безучастно взирать на неподвижный пейзаж за окном и обреченно искать глазами зашедшее солнце.
|
|
| |
|
|
| 25.02.08 16:11 | Стих |
ru |
Хуже чем мир
Масок веселью не видно конца,
Видишь лицо – но лицо подлеца.
Голую правду смакуют подчас,
Видишь кино – но кино без прикрас.
Диктор вещает о том и о сем,
Сытые кони ржут за стеклом,
Руки испачкав, скрывается кто-то,
Укрываясь в броню патриота…
Ласка и нежность стали товаром,
Но кто-то получит все это даром,
А кто-то заплатит высокую цену,
Нету любви – зато есть измена.
Облик меняют, пальцами щелкнув,
Овцами вдруг обернулись все волки,
Море соблазнов утопит в пучине,
Цепь искушений приводит к кончине.
Ложь и искусство нуждаются в сцене,
Вот предатель молит о прощении,
Вот лицемерье играет в любовь,
Вот судьи слепые рождаются вновь.
Стекло отражает пыль красоты,
Смотри с обожанием – ведь это ты.
Себя как в зеркале видишь в других,
На темных очках – солнечный блик.
Кривая улыбка блестит за спиной,
Тот, кто управляет всей этой игрой,
В своей правоте уверен всегда,
И слезы людей – простая вода.
Тонкие нити в ловких руках,
Марионеткам не ведом страх,
Свобода воли – вечный обман,
Ошейник крепок, сгустился туман.
Сладкие грезы в закрытых глазах,
Чья-то судьба обращается в прах.
Через соломинку, томно зевая,
Тянет он жизнь в ожидании рая.
Кто-то живет, за счет судеб чужих,
Кто-то умрет, в этот призрачный миг,
Кто-то соврет, ради выгоды малой,
Кто-то уйдет и вернется едва ли.
К синему шару приклеился ценник,
Над телом своим пирует изменник,
И фраза простая, за лозунг сойдет,
Кровью по небу – “Добро не пройдет!”.
|
| Comments: 1 | |
| |
|
Total posts: 9 Pages: 1
«« « 1 » »»
|
|
| Mo |
Tu |
We |
Th |
Fr |
Sa |
Su |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | | 29 | 30 | | | | | |
|
